Медицинские истории - случившиеся в действительности или которые могли бы случиться при определенном стечении обстоятельств, смешные и не очень. |
Глава 4 12-17 сентября 1989 года Все еще сияя от доверенной ему ответственности, Яков-младший наложил последний шов на кожу и стал аккуратно наклеивать асептическую повязку. Офелия Микаэловна усердно взбивала подушку на каталке. Вот так всегда. Вчера Ваганова слиняла в двенадцать. Сорвался поход в ЦМБ. Чем я был несказанно огорчен - профессор Дуров требует свежую статью к очередной псевдонаучной конференции. Свежая статья - свежие мысли. А где же еще черпать свежие мысли, как не в американских журналах пятилетней давности? А сегодня я так и так дежурю в "нейрореанимации". С ГБО пришлось завязать. Маша разрывалась между любовью и супружеским долгом. Коля привозил жену утром и встречал после работы. А я опасался встретить преждевременный конец под колесами его "КАМАЗа". Коллектив ГБО принял мое решение с пониманием. Филипп Исаевич крепко пожал мою теплую сухую руку, Анжелика Петровна всплакнула, Анжелика Семеновна провела сравнение соответствующих отделений - не в пользу "нейрореанимации" конечно. Нелли Алиевна сообщила мне о крутом разговоре с Машиной мамой (маму опять послали подальше). Да, наша профессорша - сильная баба! В двадцать с небольшим развелась с мужем, после чего еще сорок лет жила в гордом одиночестве (документированы эпизодические романы, да все неудачные) - и не озверела, не превратилась в старую деву-моралистку. На кафедру набирает только мужиков. Чересчур шумные или откровенно скандальные победы сотрудников покрывает своим именем. Кажется, она даже гордится специфическим имиджем "анестезиологии". |
Глава 3 23-25 июля 1989 года Зоя затянулась последний раз и ввинтила окурок точно по центру гипсовой пепельницы. Пепельницу слепили травматологи в подарок товарищам по оружию, с которыми делили этаж. Для удобства снабдив рукояткой в виде десятидюймового фаллоса. Политкорректные кафедральные нейрохирурги (которые сами не курят) фаллос отломали, а кривую тарелку с разнокалиберными желобками по краю подкинули анестезиологам. Бычок остался стоять в строго вертикальном положении. Как ракета на старте. В этом вся Зоя - прямая, строгая, педантичная до тошноты. А еще долговязая и конопатая. Ежедневно, кроме субботы и воскресенья, ровно в четверть десятого она отправляется в свой храм образцового содержания - сдувать пылинки. Ровно через пятнадцать минут, завершив подробнейший предоперационный осмотр, к ней присоединится Полина Стефановна Марычевская - уменьшенная копия Зои. Ее последний и высший авторитет во врачебном мире. Полина Стефановна окинет орлиным взором разложенные по линеечке шприцы и флаконы и воссядет на винтовой табурет ждать первого пациента. Которого безалаберные отделенческие нейрохирурги подадут не раньше десяти. |
Глава 2 2 октября 1988 года На обшарпанном столе горела лампа без абажура. На промятом за многие годы и многими задницами диване лежала "Неотложная пульмонология" С. Сана. Я лежал рядом, пытаясь сосредоточиться. За окном крохотной ординаторской операционно-анестезиологического отделения балашихинской ЦРБ, в котором я совмещал со второго курса института (тогда еще в качестве санитара), моросил дождь. Почти стемнело. Дежурство шло ни шатко, ни валко. Под наркозом вправили вывих в "приемнике", вскрыли постинъекционный абсцесс в первой хирургия и удалили трехлетнему мальчику неизмененный червеобразный отросток. Как часто бывает в медицине, ненужная манипуляция - в данном случае результат добросовестного заблуждения - повлекла за собой осложнение, которое запросто могло бы отправить человека на тот свет. |
Дорогой читатель! Перед тобой не детектив и не боевик, хотя трупов здесь хватает. Эта книга о врачах и, в первую очередь, об анестезиологах - людях, про которых большинство россиян никогда не слышали. А если слышали, то не видели. А если и видели, то обязательно с кем-то спутали. И пусть на меня обижаются авторы известного телесериала о Великой Отечественной, последующие *** страниц можно было бы смело озаглавить "Неизвестная профессия". Эта книга о людях, всегда остающихся в тени. Коим она и посвящается. |
ПОД КРЕСТОМ И ПОЛУМЕСЯЦЕМ записки врача Часть вторая. РЮМКИНО ЖАЛО Когда автор ставил точку в захватывающей медицинской хронике "Под крестом и полумесяцем", он покривил душой перед собой самим, надеясь, что точка есть точка. Приплеталось "чувство меры", "однообразие", "отсутствие выдумки" и так далее. В то же время было ощущение, что точка в литературном произведении эквивалентна точке в медицинской практике - упование на чудо. Однако вот - наступил год под номером 2000, и стало ясно, что ни о каких точках речи быть не может. Сверх того: автор, несколько обиженный на многочисленные похвалы в свой адрес (ему-то казалось, будто он эффективно работает совсем в ином жанре), осознал, что просто не имеет права предать забвению то, что последует за настоящим предисловием. На исходе ХХ столетия читатель вновь встретится с полюбившимися героями: заведующей отделением, хирургом-урологом К., старшей медсестрой, доктором С., начмедом-академиком и многими, многими прочими. Это произойдет по очень простой, автором не учтенной причине: все они - в большей степени, чем герои других произведений - являются существами непостижимыми, мистическими, воплощением непознаваемой реальности. То есть теми, о ком автор не устает писать и кого зачем-то извлекает из собственной черепной коробки. К чему эти ухищрения? Вот же, вот оно: очевидное и невероятное, вне времени и пространства. |
Результаты 6 - 10 из 12 |